Куда мигрируют международные споры

За последние несколько лет специалисты практики международных споров стали незаменимыми в любом международном проекте. Совместно с экспертами в других областях права юристы-международники вырабатывают для бизнеса комплексные решения в условиях санкционных, финансовых, репутационных и прочих вызовов. Что изменилось в подходах к защите бизнеса, как в наше время вести трансграничные проекты с разными составляющими и есть ли альтернатива арбитражу, “Ъ” поговорил с партнерами практики международных арбитражных споров АБ ЕПАМ Евгением Ращевским и Владимиром Талановым.

• Какие глобальные изменения произошли в сфере разрешения международных споров за последние три с половиной года и как они повлияли на юридический рынок?

Евгений Ращевский: В целом российский юридический рынок в части поддержки бизнеса в международных проектах в последние годы заметно окреп: на висках появилась седина, он возмужал и вышел на совершенно другой уровень. Из России ушли иностранные юридические фирмы, которые, пользуясь своим положением, традиционно передавали крупные споры своим головным офисам. В итоге пул споров, в которых участвуют российские юрфирмы, существенно расширился, став фактически неограниченным. Это позитивная сторона. Вместе с тем, для нас это не новые реалии — вектор развития практики международных споров бюро никогда не определяла иностранная штаб-квартира. Более чем за 30 лет мы накопили собственную экспертизу и опыт ведения проектов от нулевой точки до победного конца. Конечно, есть и сложности — например, проблемы с привлечением иностранных консультантов для зарубежных споров: из-за санкций многие иностранные юридические фирмы первого эшелона в западных юрисдикциях прекратили работать с российскими доверителями.

• В каких странах сложнее всего с поиском местных партнеров?

Владимир Таланов: В ЕС и Великобритании сложилась немыслимая ранее ситуация, когда российских лиц откровенно дискриминируют на основании их происхождения: введены ограничения на оказание россиянам правовой помощи по вопросам, не касающимся споров. Это сильно осложняет работу в данных юрисдикциях. В Голландии, Швеции, Германии, Люксембурге непросто и в тех ситуациях, когда речь идет о судебных и арбитражных разбирательствах. Стало сложнее найти консультантов того уровня, к которому привыкли мы и наши доверители. Выросли и трудозатраты на координацию и контроль качества. К счастью, нас выручают большой опыт и наработанная база контактов, так как мы всегда работали по системе «одного окна».

Е. Р.: Важно понимать, что мы исторически представляли не только интересы российских доверителей, но и крупного иностранного бизнеса в процессах как в России, так и за рубежом. У бюро всегда была внушительная доля иностранных мандатов, исключительных по сложности и профессиональному вызову. Этот бэкграунд сейчас как нельзя кстати: мы сохранили и опираемся на сеть проверенных best friends — наших многолетних экспертов в западных странах, которые продолжают с нами работать.

Плюс ко всему в бюро исторически есть своя команда юристов, квалифицированных по иностранному праву, что позволяет в существенной степени вести подготовку позиции своими силами. В команде сегодня есть адвокаты, квалифицированные по праву Англии и США, специалисты с европейским образованием и пониманием того, как работают эти юрисдикции. В 2024 году к нашей команде присоединился партнер Тим Тэйлор, опытный эксперт в области международных споров и розыска активов.

Важно, что, несмотря на все внешние обстоятельства, взаимное уважение к адвокатской, юридической профессии сохраняется. Все понимают, что без адвокатов мы остаемся один на один с проблемами, возникшими за счет геополитических факторов, которые завтра не исчезнут.

• Что изменилось для бизнеса, который приходит за помощью к российским юристам по зарубежным спорам, и для самих юристов?

В. Т.: Содержательно для нас мало что изменилось. И раньше, и сейчас мы продолжаем выигрывать споры — к примеру, осенью 2022 года мы выиграли крупный строительный спор за рубежом в интересах российского инвестора. Тогда с трудом верилось, что возможны такие положительные решения в пользу россиян. Вот уже полтора года нам удается удержать обеспечительные меры против европейского контрагента в пользу российской компании на сумму в несколько миллиардов евро на территории государства—члена ЕС, хотя изначально все предполагали, что в текущей ситуации это будет невозможно. Так что с точки зрения нашей работы стандарты остались неизменными.

Е. Р.: Санкционные ограничения западных стран не распространяются на судебное представительство, поэтому работа по процессам идет своим чередом. Но есть технические сложности, например, с платежами. За рубежом зависло много арбитражей из-за неясностей на первоначальном этапе, могут ли местные юристы и арбитры-иностранцы получать вознаграждение из российских источников. Долго не было генеральной лицензии, разрешающей британским юрфирмам получать оплату за ведение дел в судах и т. д. После того как британский регулятор стал выпускать регулярно продлеваемую лицензию, ограничив ее сначала £500 тыс. на шесть месяцев, а затем постепенно увеличивая порог, ситуация с наймом местных советников стала проще. Впрочем, большинство споров происходит на континенте, где у россиян зависли деньги или были заморожены активы. Сейчас это основная группа споров. Вторая группа — совместные предприятия с участием российских инвесторов. Европейские партнеры начали методично блокировать голос российских акционеров в совместных бизнесах, ссылаясь на санкции и выдавливая из компаний российских партнеров. Сложность в том, что все это — нелинейные ситуации. Можно судиться, выиграть и получить решение арбитража о взыскании долга, но исполнять его придется в судах стран, где действуют местные ограничения. Это повышает значение поиска активов и владения механизмами защиты в странах, не вводивших односторонних санкций. В своих проектах мы всегда заранее учитываем это направление, просчитываем варианты, оцениваем доступность той или иной юрисдикции и целесообразность обращения в местный суд.

В. Т.: В некоторых случаях эффективная процессуальная стратегия в самом начале спора подталкивает контрагента к урегулированию на выгодных для доверителя условиях. Это снимает судебные издержки и позволяет сохранить отношения «на перспективу». У нас есть и примеры, когда стороны просто останавливали споры до лучших времен с возможностью заново подать иски. Нюанс в том, что стратегия бюро никогда не состояла в том, чтобы «бить» количеством: наш подход заключается не в числе арбитражей, а в том, чтобы свести ситуацию или спор к такому решению или урегулированию, которое устроит доверителя и обеспечит решение его бизнес-задач. И если для этого нужно инициировать процесс в другой стране, мы будем рассматривать такую стратегию. Если есть иное решение проблемы, например трансакционное, и оно предпочтительнее по тем или иным причинам, мы выберем его.

• В каких юрисдикциях в основном ведутся коммерческие споры с участием российского бизнеса?

В. Т.: Сейчас в основном мы занимаемся спорами, начавшимися до 2022 года либо связанными со сделками, заключенными до 2022 года, поэтому пока споры по-прежнему в значительной степени связаны со странами ЕС, Швейцарией, Великобританией, Сингапуром; велико и количество споров в судах США в поддержку иностранных процессов.

• А можно ли договориться о новом месте разрешения споров по старым контрактам?

Е. Р.: Европейским контрагентам, уверенно себя чувствующим в своих судах, обычно незачем соглашаться на перенос спора из Европы в Азию или на Дальний Восток. Такое происходит нечасто, но тем не менее есть удачные примеры — так, недавно мы по решению состава арбитража перенесли место рассмотрения одного очень крупного спора в Стамбул, к крайнему неудовольствию оппонента. Еще одно дело перенесли в Дубай, где у нас есть сильная команда, способная координировать ведение процесса на месте. Иногда, если правильно выстроить переговорную позицию и показать готовность защитить ее перед арбитрами, иностранные оппоненты соглашаются перенести даже юридическое место арбитража в нейтральную страну. Стоит отметить, что европейские юристы стали использовать в защите от исков россиян так называемые партизанские тактики, чтобы затянуть споры и не возвращать деньги.

В. Т.: Очень популярная тактика, которую мы видим в целом ряде дел,— это попытка оппонентов передавать споры в Суд ЕС в Люксембурге якобы для получения разъяснений союзного права. Особенно часто оппоненты пытаются убедить свой местный суд страны—члена Евросоюза направить запрос в Суд ЕС в случае любой, даже отдаленной возможности применить союзные санкционные правила. Если национальный суд передаст вопрос на рассмотрение суда ЕС, процесс в национальном суде застрянет на несколько лет. С этим паттерном столкнулись уже многие российские компании, и, к сожалению, бывает, что европейские суды идут навстречу недобросовестному поведению оппонентов. Мы встречались даже с попыткой приостановить арбитраж с требованием передать отдельный вопрос на рассмотрение Суда ЕС, что вообще не предусмотрено европейским правом. Посмотрим, как будет складываться практика, но надеемся, что суды государств—членов ЕС и, конечно, арбитры будут более взвешенно подходить к оценке таких ходатайств европейских контрагентов и не будут поощрять попытки затянуть спор.

• А по новым контрактам с зарубежными контрагентами какие юрисдикции выбираете для разрешения споров?

В. Т.: Действительно, большие проекты не могут жить в парадигме типовых договоров и стандартных оговорок. Да мы и не работаем по типовым ситуациям и спорам.

Наш конек — нетривиальные случаи, поэтому все зависит от конкретного контракта и обстоятельств дела.

В нашей практике в последнее время были оговорки о разрешении споров в Гонконге, свободных экономических зонах ОАЭ, в Египте, в странах Центральной Азии. По Сингапуру за последние пару лет у российских компаний опыт чаще неоднозначный, но не в части арбитража, а скорее процессов в государственных судах, связанных с арбитражем. Мы нередко рекомендуем доверителям рассмотреть российские центры, некоторые из которых показывают крайне высокий уровень администрирования споров, не уступающий иностранным «конкурентам». Мы также большие сторонники назначения российских арбитров. И в зависимости от специфики спора стараемся всегда предлагать доверителям несколько российских кандидатов. Мнение о том, что российский арбитр обязательно затеряется на фоне зарубежных коллег, не раз опровергалось практикой. И мы рады видеть, что с каждым годом когорта опытных российских арбитров растет.

• Иностранные контрагенты соглашаются на российские центры?

Е. Р.: Соглашаются, если речь идет, например, о контрактах на поставку или услуги. Зачастую это компании из Китая, Индии, Турции — основных торговых партнеров россиян. Надо понимать, что большинство доверителей обращаются к нам не превентивно для составления грамотных оговорок и договоров в рабочем режиме, а уже в кризисных ситуациях, когда все горит и нужно найти оптимальное решение в предложенных обстоятельствах. Это и есть наш профиль.

• Бывают ситуации, когда речь идет о заморозке или изъятии активов российского инвестора другим государством. В каких случаях имеет смысл инициировать международный инвестиционный арбитраж?

В. Т.: Мы видим некоторое охлаждение интереса государств к этому инструменту. Индия несколько лет назад расторгла свои старые двусторонние инвестиционные соглашения, с Россией в том числе. Новое типовое соглашение, которое они разработали, сильно улучшает положение государства в сравнении с прошлым поколением соглашений. Так получилось, что среди разработчиков этого типового индийского соглашения был мой одногруппник, с которым мы учились в Швейцарии. И когда я спросил, почему они написали такое ограничительное для инвесторов соглашение, он прямо ответил, что в этом и состояла задача. Можно видеть, что государства выходят из конвенции ICSID, из Энергетической хартии, не так охотно заключают новые соглашения, а удовлетворенные требования инвесторов постепенно снижаются и часто уже не достигают бывавших ранее астрономических сумм. Но самая главная проблема — это 18-й пакет санкций ЕС. Так инвестиционный арбитраж стал частью политической повестки.

Е. Р.: Действительно, инвестиционный арбитраж сам по себе сегодня зачастую не самый результативный инструмент. Использовать этот механизм нужно с большим умом и осторожностью, грамотно оценивая его перспективы применительно к той или иной ситуации и сочетая с другими процессуальными решениями. Обращаться за защитой своих прав в инвестиционный арбитраж можно и нужно, но, когда мы предлагаем доверителям такой способ, мы не делаем ставку лишь на него. Ведь задача не просто подать иск или получить решение, но и обеспечить его исполнение, тогда как активы государств могут быть недоступны для взыскания из-за иммунитета. Поэтому при реализации этого направления мы с самого начала прорабатываем механизмы обеспечения требований и другие средства защиты, которые в том числе могут подтолкнуть ответчика к урегулированию. Повторюсь, что у нас нет цели инициировать и пройти очередной спор от начала до конца в целях самопиара, наша ключевая задача — решить проблему доверителя. Например, по одному крупному спору об инвестициях в Индии мы рассматривали возможность инвестарбитража, направляли государству от инвестора уведомление о споре. Но решение пришло не через этот механизм, а через целый комплекс мер, среди которых полностью выигранные коммерческий арбитраж в Индии и параллельные процессы в индийских судах, обеспечительные меры, уголовное преследование тех, кто по факту присвоил деньги клиента, и другие юридические меры.

• Можно ли сказать, что споров в целом сейчас стало больше, а их перспективы стали более туманными?

В. Т.: Споры стали хитрее, сложнее и комплекснее. Приходится учитывать гораздо больше факторов, чем раньше. В последние годы команда постоянно растет, и для наших ребят важно, чтобы они каждый день сталкивались не с будничной технической работой, а решали по-настоящему масштабные задачи.

Споров действительно стало больше, добиваться справедливости в иностранных юрисдикциях стало сложнее. Но до начала любого дела нужно понять, какие задачи реально стоят перед собственником, а затем подумать, как решить их эффективно.

• Можно ли сказать, что теперь юрист вынужден быть очень многопрофильным?

В. Т.: Для действительно глубокой экспертизы у юриста должны быть очень сфокусированный опыт и условно узкая специализация. Сейчас в бюро работает более 500 сотрудников и мы можем себе позволить подход деления на практики, которые объединяют целые команды юристов с профильной специализацией. Только практика международных споров сегодня — это порядка 40 человек. К нам подключаются коллеги, многие годы ведущие трансграничные сделки. Огромная команда в бюро занимается судебно-арбитражными спорами, и мы часто работаем в связке, если речь идет о рассмотрении спора в российских судах. Во многих делах есть уголовная составляющая, поэтому востребована экспертиза коллег из уголовной практики, равно как и других практик — экологии, интеллектуальной собственности и прочих. Большие дела предполагают наличие больших опытных команд. Наше преимущество в том, что мы можем на любой проект сформировать внутри собственную действительно опытную команду экспертов в конкретных областях, а не просто группу старательных «генералистов».

Е. Р.: Мы проповедуем такой подход: спор может идти через международный арбитраж или российский суд, развиваться в гражданском или уголовном русле, а может быть историей, где наилучшим образом сработают медиация и переговоры с выверенной правовой позицией.

Ситуаций великое множество: порой вместо того, чтобы идти в суд, разумно провести переговоры, или найти коммерческое решение, или подключить коллег из антимонопольной практики, или совместно с банковской практикой найти решение в регулярной плоскости. Один в поле не воин. Неразумно делать из юриста многопрофильного универсального солдата, учитывая, насколько сложными стали практики. Что действительно важно — это сильная экспертиза, возможность объединить компетенции и ресурсы разных практик. Но главное в нашем подходе — изначально стартовать от понимания задач собственника бизнеса, который выступает как визионер, мыслит стратегически и готов воспринимать предлагаемые юристами советы, порой неординарные. А главное — может оперативно принимать ответственные решения, чтобы дать отмашку на приведение механизма в действие.

https://www.kommersant.ru/doc/8228901